Архив

В Германию я поехала, как я думала, на год работать и учиться по программе Аu-pair. Отличница, лучшая флеитистка Консерватории, закончив 4 курса, получив диплом бакалавра, самостоятельно выучив немецкий до уверенного разговорного, накопив с денег, присылаемых мамой, 400 долларов, решила так: год я нянчу детей в милой немецкой семье, а заодно совершенствую язык и поступаю в Hochschule fuer Musik.

Итак, некая фирма за 100 долларов нашла мне семью в пригороде Бремена, 2 месяца переписки через Интернет, оформление бумаг, получение Au-pair-визы, телефонное знакомство с Анке, покупка билетов, 4 дня дальней дороги, и я первый раз за границей. Конечно, всё очень интересно, нереально чисто, красиво, хорошие машины, игрушечные дома, нарисованные изумрудные поля с овечками, аккуратными горками убранной сахарной свёклы, мельницами, делающими электричество из ветра, для сибирячки непривычно тепло в ноябре, уже рождественские иллюминации повсюду.

Я была морально готова к тому, что в семье трое детей, но не была готова к тому, что:

• клеймо «из России», несмотря на то, что ты такая классная, здесь делает тебя человеком «второго сорта», все с интересом разглядывают тебя как животное в зоопарке, изумляются: «Как, она понимает немецкий? И английский? И играет на флейте? Она правда из России?» Так ходила смотреть на меня вся деревня и приносила в дар старые полинялые брюки, вытянувшиеся после стирки кофты, накопилась большая стопка.
• место, где живет семья, оказалось деревней без единого магазина, не говоря о большем. С одним рейсом автобуса в день рано утром, когда я работаю и ближайшей цивилизацией в 15 км. И только поля, поля и свинарники окрест. Во время переписки мне обещался старенький «VW Golf», но по приезде это как-то сразу забылось.
• у мамы детей, Анке, старший брат живёт в психбольнице, и она сама, я боюсь, не совсем ОК. Она с первого взгляда почему-то увидела соперницу её, работающему сутками, Йозефу, и не смогла простить мне меня. Я, тем временем, честно научилась кормить, купать, менять памперсы, укладывать спать, гулять с её пятимесячным Йонасом и двухлетним Мариусом, отводила и забирала из детского сада, читала на ночь сказки четырёхлетней капризной Майке. Я мыла полы, гладила горы белья на всю семью. Я готовила плов и борщ (правда, по разу, больше демонстрировать свой кулинарный талант в сравнение с разогреванием полуфабрикатов мне было не суждено). А Анке считала в граммах, сколько я съела, истратила воды в душе, запретила упражняться на флейте, и языковые курсы откладывались.
• решив воспользоваться своим правом раз поменять семью и позвонив в моё Au-pair-агентство, я услышала длинную страстную речь эмигрантки из СНГ, суть которой — да благодари меня и бога, что вообще сюда попала. Сажусь и разговариваю с Анке, она кричит: «Уезжай! Я хочу спокойно праздновать Рождество!»

В общем, я резко повзрослела, собрала свою сумку, 400 заработанных марок, и попросила соседей захватить меня по пути куда-нибудь в сторону какого-нибудь вокзала. Но на дорогу домой денег бы не хватило, и я решила ехать в Мюнхен. Потому что в большом городе можно по газете самой найти семью, потому что хорошая консерватория, потому что есть Югендхерберге — дешёвая гостиница для молодёжи с 6-тиместной комнатой и завтраком за 20 марок в сутки, потому что хотелось увидеть этот старый красивый город. Восемь часов на поезде, и я еще резче взрослею, потому что Югендхерверге закрыто с 24 декабря до 2 января.

Трудно описать словами это состояние. Одна, в чужой стране, с 150 жалкими оставшимися после дороги марками, которых не хватит на ночь даже в самом дешёвом отеле в этом самом дорогом городе Германии. Люди веселые, с праздничными покупками, а ты остался на улице в небывалый для этих мест мороз — −18.

Да, никто не заставлял ехать в Германию. Но и по правилам этой программы я не должна была бы остаться на произвол судьбы. Выплакала все слёзы, отъехала от вокзала 4 станции на метро, достала флейту и заиграла Баха, Моцарта, Шуберта и просто о своей судьбине, не снимая с рук перчаток, трясясь и не видя ничего от страха и холода. К моему удивлению, многие люди долго слушали, аплодировали, кланялись, улыбались, желали «Весёлого Рождества!» и кидали в футляр деньги. В основном, пожилые, интеллигентного вида, или молодые родители с маленькими детьми. А кто-то смеялся, демонстративно затыкал уши. Меня пробирал до костей холод, изо рта шёл пар, пальцы шевелились только с усилием воли, флейта звучала как сильно простуженная. Вообще, играть на морозе — это значит потом лечить лёгкие, а флейту долго ремонтировать. Короче, за один час и пятнадцать минут сольного концерта в метро (дольше играть на морозе было невозможно физически) я заработала 50 доживающих последние дни марок.

На сутки будет крыша над головой, а что дальше? Теперь у меня не осталось ни пфенига. «Весёлого Рождества!» На следующее утро снова концерт, который прервали полицейские. Оказывается, без определённой бумаги любая деятельность в метро запрещена. На улице, где −18, пожалуйста. Я сгребаю монеты и, чтобы иметь силы функционировать дальше, разоряюсь на чашку горячего кофе за 3 марки. Китаец в кафе с нескрываемым любопытством сжаливается над европейского вида девушкой с такими деньгами — 3 марки по одному — два пфенига. За пять дней до ввода в обращение евро никто старые марки, а тем более мелочь, брать не хочет.

Покупаю газету и по телефонной карте, брошенной в футляр мальчиком лет восьми, звоню семьям, дающим работу Au-pair. Но люди празднуют любимый семейный праздник, приходите через неделю. Звоню домой и, собрав все силы максимально весело вру, что всё замечательно. Продолжаю звонить семьям, и вот еду зайцем на окраину Мюнхена знакомиться. Папа—эмигрант из Египта, сын и дочь 12 и 11 лет. Мамы нет. Они просмотрели уже 5 девушек и выбрали меня. Интуитивно почему—то не раскладываю вещи. И не ошибаюсь. Одинокому арабу того, что молодая девушка живёт в его доме и помогает по хозяйству, мало. Я сбежала.

Снова на улице. На эскалаторе в метро мне предлагает помочь донести сумку темнокожий парень. «Ты полячла?», — неожиданно спрашивает он, а дальше уже по—русски: «Я из Эфиопии. Закончил юридический факультет в Одессе. Русские люди хорошо ко мне относились и я очень им за это благодарен. Но началась перестройка, я поехал искать лучшей доли в Берлине. Много унижений здесь натерпелся. Сейчас работаю почтальоном, женился. А куда ты направляешься?» Дэвид услышал мою историю. «Боже, дай Дэвиду сил, здоровья и счастья!» — слова из моей молитвы. Он привёл в своё общежитие, накормил спагетти, и сказал: «У тебя всё получится!». Только за то, что я русская. Да, в Мюнхене на Кройцбергерштрассе тоже моются в одном душе в подвале, но это не важно. Важно, что Дэвид спас мне жизнь.

Ещё неделю я играла в метро, нашла новую семью, звонила и просила вернуться Анке, но это уже другая история.

Полгода в Германии, со всеми впечатлениями, слезами, адреналином, странным Новым годом в темнокожей компании, удивлениями всех оттенков — целая жизнь на другой планете. Я не хочу больше в Хохшуле, но это уже совсем другая история. Русская речь в автобусе на Москву звучала как песня, и всех попутчиков подмывало обнять. Я дома! Усталая, но довольная.